На этот раз в гостях у «Вечерки» побывал человек, от решения которого нередко зависят судьбы людей. Наш собеседник – председатель суда Советского района Гомеля Владимир Лобунец. Во время общения с ним мы убедились, что Владимир Иванович не только квалифицированный юрист, интересный собеседник, но и очень обаятельный человек. Поговорить с председателем суда удалось обо всем – от изъянов судебной системы до особенностей женской психологии.
– Владимир Иванович, почему Вы решили стать судьей?Ведь это непростая профессия, предполагающая принятие на себя огромной ответственности…
– Честно говоря, в детстве у меня не было мечты вершить правосудие и бороться за справедливость. Однако волей судьбы выпало служить в Кремлевском полку в Москве. Нести службу на посту №1 у Мавзолея Ленина и стоять возле трибуны с руководителями СССР было очень почетно. Кремлевский полк – это, можно сказать, визитная карточка страны, «голубая кровь» вооруженных сил. Только у нас на погонах были буквы «ГБ», и, естественно, после армии возникло желание пойти служить в Комитет госбезопасности. Осуществлять мечту поехал в родной Днепропетровск. Но поскольку на тот момент у меня было лишь среднее техническое образование, в «комитет» могли взять только прапорщиком – нести службу на КПП. Для более серьезной должности требовалось высшее образование. Поэтому поступил в Харьковский юридический университет. По его окончании мне предлагали пойти в аспирантуру, но к тому времени учиться уже поднадоело. Желание служить в КГБ тоже пропало. Зато поступило предложение работать в прокуратуре области в Душанбе либо в прокуратурах Бреста или Гомеля. Остановил свой выбор на Гомеле, хотя до 1987 года был здесь только однажды проездом. Работал следователем в прокуратуре Советского района и в прокуратуре Гомельской области, а в 1991 году мне предложили должность судьи Железнодорожного района. Позже стал заместителем председателя суда, а с 9 января этого года Указом Президента назначен председателем суда Советского района.
– Расскажите, пожалуйста, о вехах профессионального становления судьи. С чего начинается его карьера и как осуществляется отбор кандидатов на эту работу?Кто и по каким критериям определяет, что человек «созрел»?
– Первое условие – само собой, высшее юридическое образование. На сегодня лучше всех подготовлены выпускники БГУ, однако и гомельская кузница кадров работает на высоком уровне. Юрист, решивший быть судьей, должен стать в резерв управления юстиции Гомельского облисполкома. После специального экзамена, который сдается в Минске, утверждается его кандидатура. Затем будущий судья подвергается проверке, в ходе которой компетентные органы тщательно изучают личность человека, его репутацию, связи, прошлое, биографию родственников... После
собеседования в Министерстве юстиции кандидат должен пройти через заседание коллегии, в состав которой входят представители Министерства юстиции, Верховного суда Беларуси, Комитета госбезопасности, Совета безопасности, Администрации Президента. Они задают самые разные вопросы для того, чтобы всесторонне «прощупать» человека. Последнее «испытание» – собеседование в Администрации Президента, после которого Глава государства подписывает либо не подписывает Указ о назначении судьи на должность.
– Наверняка, высокие требования предъявляются не только к профессиональным, но и к личностным качествам претендентов на такую ответственную должность. Кроме глубоких познаний в юриспруденции, какими человеческими качествами должен обладать судья?
– Вдумчивостью, рассудительностью, отсутствием черствости и поспешности в принятии решений, порядочностью и требовательностью к себе. Судья – это человек, которого в городе знают все. Почти каждый день на улице, в магазине с тобой здороваются незнакомые люди, либо просто провожают взглядом. И я, откровенно говоря, их уже не помню, потому что запомнить всех, с кем приходится общаться, нереально – это сотни людей. А они меня узнают. Говорю это к тому, что судья – всегда приметен, всегда на виду. И он не может себе позволить появиться где-то в нетрезвом виде, припарковать машину в неположенном месте или превысить скорость. Ведь как можно судить других, если сам нарушаешь закон?
– Работа судьи связана с постоянным нервным напряжением и необходимостью контролировать собственные эмоции. Можно ли избежать «профессионального выгорания» и как лично Вы справляетесь со стрессами?
– Никогда об этом не задумывался… У меня нет каких-либо специфических способов снятия стресса. Человек совершил преступление – суд установил его виновность и определил вид наказания. Кто-то должен делать эту работу. Конечно, бывают дела, при рассмотрении которых разум вступает в конфликт с чувствами. Иногда понимаешь, что человеку достаточно пригрозить пальцем, чтобы он больше не преступал закон, однако приходится назначать наказание.
– Как Вы реагируете на людей, которые остались недовольны решением суда?
– У судьи нет цели нравиться всем и каждому. Он должен донести приговор так, чтобы человек понимал, что его наказали справедливо и законно. Половина людей из зала суда всегда выходит «обиженной». Однако и «довольная», и «недовольная» стороны должны понимать, что судья был беспристрастен и при принятии решения руководствовался только законодательством.
– Какие эмоции Вы испытываете, оглашая приговор?
– По-разному. Бывает, и голос дрожит. Так происходит, когда подсудимого по-человечески жалко. Если оглашаю приговор преступнику, которого и человеком сложно назвать, сам слышу в голосе особую твердость. Все зависит от того, кто находится на скамье подсудимых. Несколько лет назад судили 70-летнего доктора, который брал деньги за выдачу фиктивных больничных листов. Взяточничество – это серьезное, тяжкое преступление, но если наказать обвиняемого по всей строгости закона, срок для него мог оказаться «пожизненным». Преклонный возраст, болезни… А тюрьма, как известно, не санаторий. Этого человека было по-настоящему жалко. Тогда, руководствуясь определенной статьей, ему смягчили наказание настолько, насколько было можно в рамках закона.
– Приходилось ли Вам принимать решения, основываясь не только на фактах, но и на интуиции?Ведь какие бы доказательства не представило следствие, ни судья, ни прокурор не были свидетелями преступления, и о некоторых вещах можно только догадываться.
– Интуиция у меня развита, однако определение наказания – не тот случай, когда ее можно применять. Бывает, и я, и следователь четко понимаем, что подсудимый совершил убийство, однако объективно не хватает доказательств, чтобы отправить его в тюрьму. Для меня как человека он преступник, но как для судьи – невиновен. Недостаток доказательств не всегда свидетельствует о том, что следователь или судья плохо поработали. Многое зависит и от поведения наших граждан. Становясь свидетелями нарушений закона, люди часто предпочитают молчать, опасаясь, что их затаскают по судам, ленятся или боятся давать показания. В случаях с экономическими и должностными преступлениями срабатывает 
«инстинкт корпоративности»: коллеги обвиняемого упрямо твердят, что ничего не слышали, не видели, не догадывались и не подозревали. Видимо, это особенности менталитета. К примеру, если кого-то побили или ограбили на улице, все свидетели единодушно готовы дать показания. Когда же речь идет о коллегах, вытащить из допрашиваемых правду невозможно: люди часто меняют показания, оправдываясь тем, что их «неправильно поняли»…
– Судебное заседание – процесс обычно нескорый. Рассмотрение некоторых дел длится месяцами, порождая недовольство сторон и обвинения в волоките. В чем причины проволочек?
– Такая проблема в большей степени характерна для гражданских дел, которые, в отличие от уголовных, идут в суд неподготовленными, и судье приходится принимать участие в сборе доказательств. К примеру, при разделе земельного участка требуется заключение эксперта. Бывает же, для проведения экспертизы нужно «всего лишь» года два. И десять миллионов рублей, которых у истца нет. В таких случаях рассмотрение дела приостанавливается. Силен и человеческий фактор. Раньше, получив повестку, человек сразу приходил в суд. Теперь же народ и в почтовый ящик заглядывает редко, но, даже вытащив оттуда повестку, может просто махнуть на нее рукой. Через некоторое время мы направляем еще одну повестку, которая тоже идет несколько дней. А если кто-то из участников процесса не явился дважды – вот и месяц прошел. Граждане просто не понимают, что сами смогут попасть в ситуацию, когда их дело затянется из-за людской безответственности. Играет роль и субъективный фактор. Каждый судья по-разному подходит к оценке доказательств: кому-то нужно больше времени, кому-то меньше. Что касается уголовных дел, то они по объему значительно больше гражданских и могут насчитывать десятки томов. Как вы понимаете, для судьи это колоссальный объем работы. К тому же и такие дела могут приостанавливаться, когда, например, преступник объявлен в розыск.
– Что, на Ваш взгляд, нужно сделать, чтобы ускорить механизм судебного делопроизводства?
– Некоторые соответствующие меры уже вступили в силу. С марта этого года будет применяться заочное производство по гражданским делам. К примеру, если человек не платит за расход электроэнергии, суд не будет кого-то вызывать, а единолично рассмотрит дело. В итоге решения будут приниматься быстрее. Или, скажем, если истец настаивает на увеличении взыскиваемой с обвиняемого суммы, но на заседание не является, суд сможет принять решение без него.
– А сколько длился самый «долгоиграющий» процесс в Вашей судебной практике?
– Максимальное время, определенное законом для содержания лица, совершившего тяжкое или особо тяжкое преступление, под стражей с момента поступления дела в суд – один год. В моей практике было два процесса, длившихся по году. Это были экономические преступления, рассмотрение которых включало проведение экспертиз.
– Насколько «загружен» председатель суда?Наверняка, Вы «завалены» огромным количеством дел, а вдобавок ко всему необходимо постоянно отслеживать изменения в законодательстве, работать с многочисленными документами… Как удается все это успевать?
– Для председателя суда главное – грамотно организовать работу. При этом он должен также рассматривать дела – чтобы не потерять квалификацию. Бывает, приходится работать в выходные: судья должен заполнить множество бумаг. В этом смысле ведение аудио- и видеозаписи процесса могло бы существенно сократить количество «писанины». Целесообразно было бы также упростить сам процесс рассмотрения дел. Скажем, расторжением брака раньше занимался ЗАГС. Сейчас же эта, в большинстве случаев, формальная процедура возложена на судей, вынужденных тратить драгоценное время, которое можно было бы посвятить другим делам. 
– Расскажите, пожалуйста, о значимых, неординарных делах, которые рассматривались судом Советского района в последнее время.
– Сразу вспоминается недавнее дело о торговле людьми на трассе «Гомель-Калинковичи». Удивило то, что девушек в наше время заставили заниматься проституцией и сделали из этого успешный бизнес. Ранее судимый за грабеж 32-летний гомельчанин пять лет вербовал женщин для занятия проституцией, а непослушных жестоко наказывал. Одну из потерпевших сутенер не выпускал из подвала. Расследование дела длилось около года. По приговору суда он получил девять лет и один месяц колонии строгого режима и принудительное лечение от алкоголизма.
Кстати, в Беларуси есть тенденция к снижению количества уголовных дел и увеличению гражданских. Это хорошо, потому что люди понимают, что для решения спорных вопросов нужно идти в суд, а не размахивать кулаками или пистолетами.
– А какие дела интереснее: уголовные или гражданские?Наверняка, дело о разделе имущества между разводящимися супругами может стать более «детективным», чем, к примеру, убийство на бытовой почве.
– Конечно, уголовные дела интереснее. Гражданские, как правило, очень рутинные. Расторжение брака, на мой взгляд, это настоящая беда. Сначала люди любили друг друга, потом все куда-то исчезло: стали делить имущество, детей, определять, когда «воскресный папа» будет видеться с малышами. Причем если раньше спорили, кто заберет «ложки-поварешки», то сейчас могут делить долю бизнеса или незавершенное строительство. Такие дела рассматриваются очень долго в силу необходимости проведения все тех же экспертиз.
– Есть ли у судей специализация?
– Раньше существовали судьи, которые рассматривали только административные дела. Они так и назывались – «судья по административным делам». Сейчас такого разделения нет. Однако, на мой взгляд, специализация – разумная мера, потому что ни один человек не может объять необъятное. Законы достаточно сложные, объемные, постоянно меняющиеся и дополняющиеся. Кстати, у судей Советского района есть разделение: они рассматривают и уголовные, и гражданские дела, но определенной категории. Кто-то занимается делами, связанными с посягательством на личность, кто-то – с ДТП и так далее. Это позволяет судье основательно изучать соответствующую нормативную базу, комментарии к статьям УК, постановления Пленума Верховного Суда, следить за изменением практики. В итоге судья знает об определенной категории дел практически все.
– Как Вы относитесь к практике оперативных экспериментов, которые порою выглядят, как провокации со стороны силовых структур?Особенно если речь идет о таких вещах, как получение взятки, сбыт наркотических или психотропных веществ.
– Грань между экспериментом и провокацией, действительно, очень тонкая. Сбыт наркотиков – преступление, конечно, серьезное. В некоторых государствах за него даже предусмотрена смертная казнь. Как известно, за первое уличение в этом деле человек получает один срок, за повторное – преду-смотрено гораздо более жесткое наказание. Поэтому, бывает, оперативники проводят повторный эксперимент, чтобы преступник сразу попал под вторую часть статьи. На мой взгляд, так делать нельзя. Зачем подталкивать человека к тому, чего он, возможно, и не сделал бы?Однако есть случаи, где такие меры необходимы. К примеру, если появилась информация, что преподаватель берет взятки за сдачу экзамена, ее нужно проверить путем эксперимента. Но если такой информации нет, человека незачем провоцировать. В общем, оперативный эксперимент должен использоваться как инструмент доказывания, а не способ создания условий для преступления. 
– Не секрет, что качество предварительного следствия по уголовным делам порою оставляет желать лучшего. Скажите, с годами происходят ли какие-то позитивные сдвиги в этом направлении?И есть ли надежда на кардинальные перемены в свете создания единого органа предварительного расследования – Следственного комитета?
– Надежда есть всегда. В Следственный комитет, начавший функционировать с 1 января, ушли работать многие следователи. Концентрация лучших кадров, которые вместе принимают максимально объективное и выверенное решение, это хорошая идея. Хотелось бы, чтобы она себя оправдала. К сожалению, в настоящее время упразднен институт доследования: теперь в случае какой-либо неясности я не могу отправить дело на дополнительное расследование. К примеру, если один человек избил другого и повредил ему глаз, нужно выяснить, было ли это преднамеренное действие или совершенное по неосторожности. Две разные статьи, два разных наказания. Случается, следствие считает, что это неосторожность, а судья уверен, что глаз повредили умышленно. Однако он ничего уже сделать не может: законом не предусмотрена возможность переквалификации обвинения на статью, которая предусматривала большее наказание, чем та, которая была вменена первоначально, на предварительном следствии. Выходит, что вижу одно, думаю другое, а написать должен третье.
– Как Вы оцениваете роль института народных заседателей, входящих в состав судебных коллегий?Насколько они активны в процессе рассмотрения дел и как часто выражают свое особое мнение, отличное от позиции председателя?Откровенно говоря, иногда складывается впечатление, что они лишь пассивные наблюдатели…
– Наличие в суде народных заседателей – это элемент участия народа в правосудии. Однако за 20 с лишним лет моей работы в суде ни разу заседатель своего мнения не высказал. Они обычно говорят: «Ну, Вы же юрист – сами во всем и разбирайтесь». На мой взгляд, народные заседатели – это пережиток прошлого, от которого пора отказаться. Как правило, это пенсионеры, у которых есть время сидеть в суде, особенно если дома скучно. К тому же, за это еще и деньги платят. Однако есть ли смысл в присутствии этих людей на заседаниях?..
– Ошибаться, как известно, свойственно всем живым людям. Но цена судебных ошибок подчас чересчур высока. Насколько силен страх судьи принять неправильное решение?
– Судебная ошибка – это самое страшное для судьи. Такого просто не должно быть. Если ошибка допущена по гражданскому делу – еще не так страшно. Что же касается дел уголовных, то пусть лучше десять виновных уйдут от ответственности, чем будет осужден один невиновный. За отмененный оправдательный приговор судью не накажут, но если он неправильно осудит – лишится работы. Иногда приходится отменять решение суда из-за вновь открывшихся обстоятельств. В этом случае судью винить не стоит: он был заложником ситуации, сложившейся из-за недобросовестности следствия.
– Владимир Иванович, Вам часто доводилось выносить оправдательные приговоры?
– Оправдательные приговоры нашим судьям доводится выносить очень редко. Как правило, если человек невиновен, это выясняется еще на стадии следствия и дело просто не доходит до суда. Если 50 процентов доказательств свидетельствуют о том, что человек виновен, а 50 процентов – об обратном, судья должен вынести оправдательный приговор. Мне приходилось выносить оправдательные приговоры. Самый запомнившийся из них – по делу мастера винзавода, когда из-за нарушения техники безопасности погибли сразу четыре человека. Следствие усмотрело в этом косвенную вину мастера, однако, изучив все материалы дела и показания свидетелей, я, как судья, пришел к другому выводу. Та женщина была полностью оправдана.
– Споры вокруг вопроса о смертной казни длятся годами. Хотелось бы узнать Ваше мнение по этому поводу.
– Я согласен с тем, что не мы жизнь человеку дали и не нам ее отнимать, однако есть такие люди, которые не достойны того, чтобы н
аходиться в обществе. Даже за решеткой и в суровых условиях. Человек ко всему привыкает, и со временем пребывание в колонии просто начнет считать нормальным образом жизни. Если нелюдь убил несколько человек, он не должен жить сам. По крайней мере, пока наше общество против отмены смертной казни.
– Еще одна извечная тема – суд присяжных. Как Вы считаете, готово ли наше общество к появлению такого института?
– В Америке одним из наказаний для гражданина является лишение права быть присяжным заседателем. Это считается огромнейшим позором. Как вы думаете, лишение такого права подействовало бы на нашего обывателя?Скорее всего, он скажет: «Да ради бога – спасибо!». Я не думаю, что белорусы готовы ходить в суд с чувством гордости и считать это своим почетным долгом. К тому же не хотелось бы, чтобы правосудие стало управляемым: кого-то запугали, кому-то рубль дали… На мой взгляд, наше общество еще не созрело для введения такого института, как суд присяжных.
– Насколько успешно справляются с профессией судьи женщины?Ведь, как известно, в плане эмоционального восприятия происходящего они отличаются от мужчин. Можно ли сказать, что женщины-судьи лояльнее относятся к обвиняемым или, напротив, «близко к сердцу» принимают положение потерпевшей стороны?
– В нашем суде половина судей – представительницы прекрасного пола. Кстати, и Фемида – женщина. Я бы не сказал, что они хуже справляются с работой, чем мужчины. Наоборот – женщины более выдержанные, кропотливые, аккуратные, вдумчивые. Да и жалость – не самое плохое качество человека. Главное, чтобы оно не шло в ущерб справедливости. Решение судьи должно быть обоснованным.
– Как Вы думаете, работа в суде накладывает отпечаток на личность судьи?В чем это проявляется?
– Если судить по себе, то отвечу, что ничего существенно в человеке не меняется. Нельзя сказать, что если я 25 лет общаюсь с преступниками, то это наложило отпечаток на мою личность. В повседневной жизни я не делю мир на истцов и ответчиков, обвиняемых и потерпевших. Каждый человек для меня изначально хорош, и пусть он докажет обратное.
– А какие-нибудь курьезные эпизоды во время заседания суда случались?
– Каждое судебное заседание – это как зеркало жизни, в котором отражаются самые различные ситуации: от комических до драм и трагедий. Помню, однажды конвой доставил обвиняемого, который сидел в клетке в одних трусах и зимней шапке. На вопрос, почему в трусах, он ответил: «Так жарко!» А наличие шапки объяснил тем, что мерзнет голова. После этого возникли сомнения в его вменяемости – пришлось направлять его на психиатрическую экспертизу.
– Что Вам больше всего нравится в профессии судьи?
– Ни с кем и ни с чем так не интересно работать, как с людьми. Каждый мой рабочий день не похож на другой. Идешь на работу – и не знаешь, что тебя ожидает. С людьми всегда интересно общаться, особенно когда с годами научился разбираться в лицах, характерах, жестах, ужимках. Видишь, когда тебе врут, а когда нет.
– А что больше всего не нравится?
– К сожалению, огорчает такая категория людей, как жалобщики. Это пессимисты, обремененные ненавистью ко всему миру, которые любят ходить по инстанциям и привлекать к себе внимание любой ценой.
– Не жалеете, что сделали такой выбор?
– Ни разу за 25 лет не пожалел.
– По каким критериям оценивается качество работы судьи?
– По количеству обжалованных и отмененных приговоров. Хотя, как говорится, никогда не ошибается только тот, кто ничего не д
елает. К тому же, первоначальное решение по делу, как судья первой инстанции, принимаю я один, а решение о его законности в случае кассационного обжалования – три человека. Согласитесь, это разные весовые категории. Ведь на каждую ситуацию можно смотреть по-разному. Есть даже такой афоризм: два юриста –
три мнения.
– Владимир Иванович, как Вы отдыхаете от работы?Много ли времени остается на семью?
– Отдыхаю дома, в кругу близких людей. Я отношусь к категории тех счастливчиков, которые, выходя из дома, охотно идут на работу, а по ее окончании с радостью спешат домой.
– Как Вы относитесь к телепередаче «Час суда» и ей подобным?Часто ли приходилось замечать ляпы и вымыслы?
– Я считаю, что такие передачи вообще нельзя показывать. Глядя на плохой спектакль, разыгранный актерами, которые приводят в зал заседания козу и играют на гармошке, у людей складывается неправильное представление о том, как нужно вести себя в суде. Если мы хотим культивировать уважение к правосудию и внедрять в массы знание законов, нужно, чтобы рассматривались реальные дела и заседание вел настоящий судья. А актеры демонстрировали адекватное поведение. На мой взгляд, очень хорошим способом повышения правовой культуры является проведение выездных заседаний. Это и способствует популяризации законов, и становится элементом участия народа в правосудии. К примеру, алкоголики видят, как собутыльника отправляют в ЛТП, а женщины начинают понимать, что если муж бьет, то он должен за это отвечать.
– В преддверии праздника 8 Марта что бы Вы пожелали своим коллегам из числа представительниц прекрасного пола и всем читательницам «Вечернего Гомеля»?
– Женщина – самое прекрасное создание на земле. Это и мать, которая дала нам жизнь, и супруга, которая стала надежным тылом. Ведь самое большое счастье для мужчины – знать, что тебя ждут дома. Хочется пожелать милым дамам любви, весны, тепла, хорошего настроения, и чтобы мужчины всегда носили их на руках. А вообще мало одного дня в году, чтобы выразить всю свою любовь и уважение женщинам. 8 Марта должно быть каждый день.
Беседовала
Олеся СИЛЬЧЕНКО
vecherka_lesya@tut.by
При копировании материалов ссылка на сайт обязательна.
Просмотров: 976
