Одиночество без сети: как и чем живут старики в глубинке
«ПАГАВАРЫЦЬ НЯМА З КИМ»
Окруженная со всех сторон лесом, когда-то шумная и густая на подворья деревня в Светлогорском районе превратилась в одно из тех многочисленных, опустевших и заброшенных, ласточкиных гнезд. Такие места как-то по-особенному притягивают к себе своей таинственностью, застывшей чужой историей.
Здесь остались свои прототипы героев культового советского фильма «Белые росы». Они такие же разные, до сжатия сердца умиляющие и вечно ждущие. Ждущие, что вот-вот скрипнет калитка и во двор войдут родные.
…Мы бываем здесь редко. Родственников в деревне давно нет, все, что с ней связывает – это более чем полувековой, но еще крепкий, дом с садом умершей в 102 года прабабушки, и родные на местном кладбище. Но люди, которые здесь остались, для отца с дедом, выходцев этой деревушки, – люди все-таки не чужие. А их с каждым годом все меньше.
Здесь, как и везде, на тот момент вовсю царила весна. Солнце, кажется, ярче и теплее, а воздух особенный. Улица в деревне только одна – Победы. Ровная полоска домов с обеих сторон там-сям выщерблена пробелами снесенных домов. С чьими-то воспоминаниями и историей.
Мало кто помнит уже ту Великую Победу, так же мало осталось и тех, кто может вспомнить, каким был поселок раньше.
– О! Якими судьбами? – к нашему автомобилю на стареньком скрипящем «Аисте» подъехал дед Василь. Живчик, несмотря на годы, он рассекает по асфальтированной улице. Сзади, прихрамывая, догоняет хозяина такой же старый и верный пес Черныш. После того, как умерла жена, на подворье они остались вдвоем.
– Народа было раньша уу, и адныя ж мужыки. А цяперака тольки «жывых» шэсть хат асталося. И пагаварыць няма з ким. Аднаго забрали дзеци у горад на зиму, скора мо вернецца на лета, Алена ужо шесть год ляжачая, и сама мучаецца и дзяцей мучае. Ды от пачци и усе…
В этот солнечный день, когда на купленные участки в деревню подтянулись дачники, у старика своя приятная служба – подъехать к каждому, спросить что да как, да наведать своих малочисленных односельчан. Телефон в нескольких хатах есть, так что с вызовом скорой проблем не возникает.
КАК ВОЗДУХ…
На краю деревни, в ладном доме с расписным колодцем, живут дед Миша и баба Мария. Мы заезжаем к ним всегда. Детей у этой милой пары было трое, двое парней погибли, дочка – все болеет, поэтому приезжать ей удается не так часто. Да и умеют старики всегда найти оправдание своим занятым детям-внукам.
То, что хозяева дома, слышно еще за калиткой: старики смотрят телевизор. Услышав скрип в сенях, они выбегают друг за другом, радостные и расплывающиеся в морщинистой улыбке, протягивая руки, чтоб обнять каждого гостя.
– Вы на кладбишчы? Там сельсавет новы забор паставиу. Яны ж там и так ужо не устануць, а цяпер дык точна не уцякуць, – говорит баба Мария, усаживаясь на высокую кровать, за которой пестрит отживший свой модный век настенный ковер-покрывало с оленями.
Хотя… В этом доме ничто не отжило свой век. В таких вот уютных хатах, в которых пахнет приятными детскими воспоминаниями, все всегда на своих местах.
Над кроватью – подвешенная к потолку жердь с аккуратно наброшенной на нее одеждой, вышитая крестиком простынь, выглядывающая ажурными треугольничками-макраме из-под покрывала да завешенная цветастой шторкой печка. С выцветших коричнево-желтых фотокарточек на стене смотрят серьезные лица. Рядом заботливо в рамочку вставлены цветные фотографии улыбающихся внуков. Старики все еще отрывают листки на календаре. В тот день он красными буквами кричал: 8 марта. Но об этом больше ничего не говорило. Обычный теплый субботний день. Уютно тикают часы, а за дверью, в последней комнате, на всю громкость старенького телевизора передают последние новости.
– Чули, детки, што на Украине творыцца? – перестав присматриваться в лица гостей, говорит дед Миша. – Туды б нашага Лукашэнку, сразу б парадки навеу. Хаця б тольки вайны не было.
И навремя замолкает. От войны – к Президенту, от него – к пенсии. Дед Миша получает 2,5 миллиона, а бабе Марии только в прошлом месяце пенсию повысили: теперь каждый месяц государство отчисляет ей минималку. Не жалуются. Да и много ли им, казалось бы, нужно… Автолавка приезжает дважды в неделю: по средам и субботам. В ней привозят все, что нужно неприхотливому деревенскому жителю.
В хозяйстве остался только кот. Еще зимой в хлеве подрастала пара поросят и «ладный кабан». Вышла хозяйка утром кормить, а воротца в хлеве нараспашку, следы на снегу и кровавая дорожка к забору. Поросят забрали в мешки, а свинью закололи тут же, в хлевчике, судя по следу, пронесли метров 300, а там погрузили все в машину и знать, как звали…
– Дык чаго яго кармиць тады, кали вот так чужыя прахадимцы забяруць, – рассуждает бабуля.
И так здесь бывало с каждым. Не перевелись еще желающие позариться на скудное богатство беззащитных стариков.
Разговор прерывался секундами тишины. Они так хотели расспросить все обо всех, рассматривали и не могли насмотреться, как будто запоминая нас. Рассказывали про скачущее давление, про тех, кто недавно умер, про хорошие стороны нового председателя сельсовета. Они хватали общение, как воздух.
– От и самагонки няма, так бы па пяцьдесят грам, – в глазах деда Миши загорелся неподдельный мальчишеский озорной огонек, который вместе с улыбкой тут же пропал, когда услышал в ответ «пора ехать».
– Яшчэ б трохи пабыли, – все тот же взгляд и несмелая улыбка, безмолвно умоляющие остаться хоть ненадолго и боящиеся услышать отказ.
Но у нас, молодых, как всегда одно: дела, заботы, планы, праздничный семейный стол…
Уже на улице они махали нам вслед, возможно, думая, что видят последний раз. И как-то по-киношному в этот момент в динамиках минорно запел Макаревич «Не все еще пропало… Пока не меркнет свет, пока горит свеча…», а с зеркал заднего вида до самого поворота не исчезала застывшая на обочине пара.
ДОМА БЫВАТЬ НЕ ГОСТЕМ
Путь лежал на местное кладбище, то самое, что сельсовет оградил зеленым новеньким забором. С памятников смотрят чьи-то родители, бабушки и дедушки. Некоторые из них остались живыми в детских воспоминаниях с морщинистыми лицами и сладкими «гасцинцами».
Рядом с некоторыми могилками ограждены пустые места, вероятно, бережно отведенные кем-то для себя. Чтобы рядом с родными. Тишину дополняет лишь умиротворенный шум хвой да чириканье редко пролетающей птицы. Только снег сошел, а несколько могилок уже убраны от перезимовавшей листвы. По сути здесь такая же деревня, но более населенная. Только в ней никто не выйдет на дорогу встречать редких гостей и никто не помашет вам вслед на прощание.
Через месяц, на Радуницу, и в том, и в другом «поселениях» гостей станет больше. Разноцветной вереницей выстроятся автомобили и разномастная родня приедет почтить память умерших, отворить заржавевшие калитки родных подворий.
К сожалению, такова природа человеческая: только потеряв, мы начинаем ценить. И только смотря в глаза, выгравированные на каменных памятниках, мы вспоминаем, как редко смотрели в них, когда они были полны жизни и загорались счастьем при редких встречах…