Сергей Радченко: «Было время, занимался плохими вещами...»

Когда-нибудь, учебники, которые разрисовывал школьник Радченко, станут раритетами и лотами на престижных аукционах. Если, конечно, эти учебники удастся найти… Пока же Сергей оставил след в жизни таких персон, как Никита Михалков, Светлана Дружинина, Георгий Данелия, Эдуард Тополь, ценителей искусства из Англии, Германии, Италии... Картины Радченко кочуют по миру. А пейзажи с видами Гомеля и вовсе стали визитной карточкой родного города.
14 октября во дворце Румянцевых и Паскевичей открылась его выставка «Прикосновение». Здесь представлены работы разных лет, разошедшиеся по частным коллекциям. То, что накануне открытия нам удалось побеседовать – скорее исключение из правил. Молодой художник связь с окружающим миром поддерживает неохотно и избирательно. Сказать, что он необщителен и нелюдим тоже нельзя. Просто, у него другие приоритеты.
– Сергей, в детстве любил рисовать?
– Рисовать любил всегда, сколько себя помню. Цыган, индейцев, мог раскрашивать листы бумаги в разные цвета и вешать их на стену. При этом родители не гнались за чистотой в квартире в ущерб моему самовыражению. Наоборот – покупали открытки известных художников, доставали в Москве дефицитные краски и холсты. В начальной школе я уже рисовал везде, куда мог дотянуться. Учебники щедро дополнял иллюстрациями. Некоторые преподаватели шли на бартер: хорошие оценки в обмен на портреты. С 4-го класса ходил в художественную школу №1 Гомеля и уже там стал выставляться. Класса с шестого отец ставил передо мной задачу: каждый день по рисунку. Однажды я схалтурил и взял работу у друга, но не сообразил замазать его подпись. Прихожу с прогулки домой и вижу плакат с большими буквами «Свинья». Так понуждение перерастало в смысл жизни.
– А дальше?
– Поступил в Гомельское художественное училище, где познакомился со своим Учителем – Петром Лукьяненко. В минской Академии искусств преподаватель, увидев мою работу, сказал, что мне нечему у них учиться, и что учиться нужно идти ко мне. И я забрал документы – не нашел там единомышленников, неинтересно было... Сегодня творчество и есть моя жизнь, больше я ничем не занимаюсь. Если начинаешь искать дополнительный заработок, это уже не то. Получается, что в себя не веришь, если боишься пропасть, остаться без денег. Хочется быть честным перед искусством.
– А как насчет работы преподавателя?
– В училище мечтал о своем художественном заведении. Хочется, чтобы дочка Даша рисовала, ей еще двух нет, подрастет – буду заниматься.
– Когда ты пишешь – это какое-то особое состояние?
– Это кайф. Часто до слез доходит. Стараюсь соединиться с тем, что вижу, вхожу в раж. Как будто кто-то руку ведет. Перед работой всегда молюсь, тогда она идет искренне. В училище мог даже выйти из аудитории, чтобы помолиться. В картине должен быть натиск, работать надо с полной отдачей. Нельзя писать одно, а думать о другом, например, о курсе валют. Поэтому по окончании работы, как выжатый лимон и душой, и телом.
– А где и в какое время суток нравится писать?
– В деревне, когда стоишь на земле, слышишь птиц… С натуры люблю писать, чем проще – тем лучше. А сюрреализм, концептуализм… Люди очень извращены. Искусство должно лечить и согревать людей, а не заражать и не втаптывать в грязь. А про время суток – в основном пишу днем, но ночью – совсем иные ощущения, звенящая тишина.
– Ты говоришь, что часто обращаешься к богу… В твоей жизни случались настоящие чудеса?
– Я просил открыть новую технику, новые приемы, когда отходил от академической живописи. Еще молитва от уныния спасает… Но чудо в малом: бросил курить, ругаться матом. У нас как – народ требует хлеба и зрелищ. Хватит таких чудес. Самое главное внутри ведь. Стать добрее, чище – вот что чудеснее. Было время, занимался плохими вещами. Однажды довел себя веществами до состояния, когда видел, как душа отделяется от тела – очень страшно было. Господь помог остаться живым. И не раз еще потом помогал не помереть.
– Людей любишь?
– Стараюсь любить. И не только людей, а все окружающие. Мир меня радует, как ребенка. Листики шевелятся на дереве, сейчас сорвутся, еле держатся – разве это не передает суть бытия?Хочу сохранить детское восприятие мира, поэтому, как могу, ухожу от бытовухи, мирских дел. Например, с интернетом на вы, ни разу сам в него не залазил.
– Чего боишься?
– Потерять рассудок, связь с собой и Богом. Господь дает индивидуальность и свободу от общества. Мы становимся теми, с чем мы связываемся.
Татьяна МОРОЗОВА
Фото Тамары ШИЛОВИЧ