Начальник криминальной милиции: «Рекламу «авторитетам» делают СМИ»

Аресты, засады, погони, а то и свист шальных пуль… Работа оперативников, пожалуй, как никакая другая милицейская служба овеяна ореолом таинственности и суровой романтики, который усиливают создатели телесериалов и авторы детективов. Но что из этого – выдумка сочинителей, а что соответствует действительности?Какова ситуация на фронте борьбы с преступностью и о чем нужно знать каждому, чтобы защитить себя и свое имущество от противоправных посягательств?

Об этом и многом другом рассказал очередной гость «Вечерки» – первый заместитель начальника УВД Гомельского облисполкома, начальник криминальной милиции Сергей Демковский.


– Сергей Матвеевич, расскажите, пожалуйста, что представляет собой криминальная милиция Гомельской области?
– Прежде всего, поясню: два главных «кита» системы внутренних дел – это блок криминальной милиции(КМ)и милиция общественной безопасности(МОБ). Все остальные службы – как бы вспомогательные, которые сопутствуют и обеспечивают их деятельность. Ведущее и самое многочисленное подразделение КМ – уголовный розыск. К нам же относятся управление по наркоконтролю и противодействию торговле людьми, управление по борьбе с экономической преступностью, в которое также входит отдельное управление по раскрытию тяжких экономических преступлений. Структура криминальной милиции включает и областное управление по борьбе с оргпреступностью и коррупцией, несмотря на его подчиненность центральному аппарату ГУБОПиК МВД РБ. Это и сравнительно молодой, но весьма перспективный отдел по раскрытию преступлений в сфере высоких технологий, с которыми приходится сталкиваться все чаще. Нельзя не сказать и про еще одну малоизвестную службу, чья работа, как правило, остается в тени. Я имею в виду группу психолого-технического обеспечения раскрытия преступлений, сотрудники которой активно используют полиграф – прибор, известный в обиходе как «детектор лжи».    
– Проводимая реформа МВД как-то затронула блок криминальной милиции – в чем это выразилось?Намечаются ли какие-то преобразования в будущем?
– Начну с того, что, пока реформа не закончена, говорить о чем-то конкретном преждевременно. Что касается непосредственно КМ, то речь идет в первую очередь об оптимизации структуры в зависимости от складывающейся оперативной обстановки. Например, в прошлом году были сокращены межрайонные отделы областного УБОП. Такое решение принято, в том числе, в связи с улучшением криминогенной ситуации в этих регионах. А сотрудники распределены на другие участки работы, которой, как говорится, на наш век хватит. При всем этом мы понимаем, что сам УБОП нужен всегда, даже в период относительного затишья в сфере оргпреступности. Другое дело – в каком статусе и с каким перечнем функций?Может быть, сегодня нужно меньше практических работников, а больше аналитиков, которые будут контролировать ситуацию и прогнозировать ее развитие, предотвращать какие-то всплески, сигнализировать о предпосылках зарождения ОПГ и принимать меры к их устранению. То есть это своего рода профилактическая работа, превентивные меры. Ведь, как известно, болезнь легче предупредить, чем лечить. Подчеркну, реформа не подразу-мевает тотального сокращения. Скорее – перераспределение сил. Некоторые подразделения мы, напротив, укрепляем, добавляя штатные единицы. В частности, это касается и управления по наркоконтролю, и той же сферы высоких технологий. Сегодня штатные единицы специалистов по СВТ добавляются в крупные райотделы, потому что многие преступления на этом завязаны. Кражи мобильных телефонов, ноутбуков, планшетов, виртуальные мошенничества – мы везде привлекаем сотрудников данного подразделения. А с учетом развития Интернета, электронных торгов и систем платежей у этой службы грандиозные перспективы. О каких-то сокращениях тут не может быть и речи. Ну, а вообще оптимизация структуры – постоянный процесс. Ведь жизнь не стоит на месте – все течет, все меняется.

 
 
 
 
 
 
 
– Как Вы считаете, а что вообще стоит менять в милиции?
– Честно говоря, это такой философский вопрос... Одно могу сказать точно – не название. Конечно, в идеале стимулирование должно быть таким, которое позволит производить более качественный отбор сотрудников. Ведь в любом коллективе самая большая ценность – это кадры. Менять же в первую очередь нужно, наверное, внутреннее отношение каждого работника к делу, его компетентность по каким-то вопросам. Хотелось бы, чтобы в целом менялось отношение к профессии. Чтобы в милицию шли не просто «устроиться на работу», а с готовностью служить в полном смысле этого слова. В общем, должно меняться сознание. Наверное, это и есть самое сложное. Причем то же следует сказать и об отношении к милиции граждан, которые всегда видят лишь одну сторону. Когда я служил в УБОП, мы задерживали членов большой преступной группировки валютных менял-мошенников, которые действовали на центральном рынке. От их рук пострадало много простых людей, приезжавших из деревень, чтобы продать выращенную сельхозпродукцию, а потом обменять рубли на доллары.  И вот, общаюсь с одной из потерпевших, рассказываю, кого мы установили, что сделали, а она в ответ: «Ну, понятно, вам с Минска приказали, вы и сделали». Признаться, тогда это сильно зацепило. Никогда не соглашусь с теми, кто считает, что в милиции все делается из-под палки и «для галки», по указанию сверху. В «органах» достаточно много сотрудников, которые верят в идею и на самом деле всегда стремятся помочь.
– Как складывалась криминогенная обстановка на Гомельщине в прошлом году?
– На протяжении нескольких лет в регионе, как и в целом по стране, отмечается снижение преступности. К примеру, если в 2009 году по линии уголовного розыска было зарегистрировано 17 770 преступлений, то в 2010 – 14115, в 2011 – 12438, а в прошлом, 2012, – 9856. Кто-то может сказать, что милиция манипулирует цифрами статистики. Но снижение идет и по таким категориям, как тяжкие и особо тяжкие преступления, укрыть которые просто невозможно, даже если бы кто-то пытался. Они сразу становятся явными. Если брать текущий год, к сожалению, наблюдается небольшой рост количества тяжких телесных повреждений. Тут нужно говорить о проблеме пьянства и всем, что с этим связано. Поскольку такой признак, как «в состоянии алкогольного опьянения», присутствует в фабулах практически всех преступлений. Ну, и, конечно же, такой бич, как кражи имущества. Тем не менее, положительная динамика есть, и это объективный факт.
– В чем причина такой тенденции и будет ли она продолжаться?
– Я думаю, все зависит от нескольких факторов. Это и экономическое состояние, и развитие общества и, давайте отдадим должное, результаты работы милиции. Вспомните времена процветания криминального автобизнеса: когда машины угоняли, а затем вымогали у хозяина выкуп за возврат. Через какое-то время мы смогли сбить эту волну, и сейчас такой острой проблемы нет. Кстати, многие автоугонщики уже отбыли наказание и некоторые даже занялись легальным бизнесом. Очевидно, поняли, что спокойнее и проще держать автомастерскую, иметь стабильный доход и не бояться, что в любую минуту на тебя наденут наручники. Или взять, к примеру, мобильные телефоны. Как только они стали доступны по цене и появились у многих граждан, их воровали просто тысячами. Как когда-то – норковые шапки. Сегодня количество краж телефонов постепенно снижается. Во-первых, это уже не диковинка – почти у каждого есть по несколько «трубок». И воровать подержанные модели просто не имеет смысла – больше риска, чем прибыли. А, во-вторых, и это главное, мы научились очень быстро раскрывать такие кражи и устанавливать местонахождение телефонов. И преступники это знают. К слову, в настоящее время отлаживается такой же механизм по розыску украденных ноутбуков. Лично я по натуре оптимист и надеюсь, что количество преступлений и дальше будет идти на спад. Но сотрудников настраиваю на то, чтобы не расслаблялись и всегда готовились к худшему. Не будем забывать о такой проблемной категории, как ранее судимые, которые освобождаются, не имеют источников доходов, да и желания работать, и принимаются за старое.   

 
 
 
 
 
 
 
– Приведите, пожалуйста, примеры наиболее значимых, громких преступлений, которые удалось раскрыть криминальной милиции Гомельщины в прошлом году…
– Первый пример, который приходит на ум, это жестокое убийство студентки в Волотове. Причем, тут стоит отметить и неоднозначное поведение населения. С одной стороны, очень нехороший момент – люди, которые слышали крики, очень поздно позвонили в милицию. Не говоря уж о том, что никто не попытался спасти девушку. С другой стороны, оперативно установить личность преступника удалось как раз благодаря содействию граждан, которые опознали его по фотографии. Еще одно, вызвавшее резонанс, преступление, произошло в частном секторе Советского района. Молодой человек с помощью приятеля убил собственного отца и бабушку. После чего они попытались скрыть следы, устроив пожар. Причина банальна – родитель, по мнению этого парня, недостаточно обеспечивал его деньгами.     
– А что можете рассказать о «глухарях»?
– В прошлом году осталось нераскрыто 70 тяжких преступлений, включая покушение на убийство в Жлобинском районе. По всем из них продолжается работа.  Не без гордости отмечу, что по раскрытию преступлений прошлых лет Гомельская область занимает лидирующие позиции. Но, как и в любой работе, нет предела совершенству. За все годы учета, а учет, к примеру, по убийствам ведется с 1961 года, остаются нераскрытыми 4 436 тяжких преступлений. Это не только убийства, но и кражи, если велика сумма ущерба. Только недавно удалось установить злоумышленника, который в 2010-2011 годах совершил порядка 40 краж в Речицком, Гомельском, Калинковичском, Лоевском районах.
– Как вообще удается раскрывать преступления, совершенные много лет назад?
– Оперативную работу никто не отменял. Информация циркулирует и в конечном счете, как правило, доходит до наших сотрудников. Ведь практически по всем преступлениям были и есть подозреваемые. И возвращаясь к делам, к людям, мы выясняем какие-то новые факты. Плюс научно-технические достижения криминалистики. Помните, сколько критики звучало, когда шла кампания по дактилоскопированию?Но сегодня это уже приносит свои плоды. По выявленным совпадениям отпечатков пальцев раскрываются сотни преступлений. А чем больше база данных, тем выше вероятность совпадений. Большое подспорье – экспертизы. Например, генотипоскопическая, позволяющая выделить ДНК и, опять же, идентифицировать совпадения со следами, изъятыми с мест преступлений много лет назад. Активно используется тот же полиграф, с помощью которого профессионалы могут получить массу полезной информации. И хотя она не рассматривается судом в качестве доказательств, но подсказывает оперативникам, в каком направлении нужно двигаться дальше. Иногда люди приходят и сами сознаются в содеянном, потому что носить такой камень и душе очень тяжело. Бывает, решения принимаются по уголовным делам, где обвиняемый уже умер.
– Раз уж разговор зашел о доказательствах. Заметил, к примеру, что по делам первой инстанции, рассматриваемым в областном суде, стало больше оправдательных приговоров. В то время как раньше 1-2 таких случая за год были едва ли не сенсацией. С чем это связано: ужесточились критерии оценки доказательной базы со стороны судов, или вся проблема в недочетах оперативно-следственной работы?Как Вы оцениваете ситуацию?
– Вы сами и ответили на вопрос. Конечно же, в целом государственная политика в том, чтобы обеспечить объективное рассмотрение дел, в связи с чем усиливаются и контроль, и требования к добытым доказательствам. Сегодня есть случаи, когда вина преступника не вызывает никаких сомнений, но достаточно допустить какую-то техническую ошибку при проведении оперативно-розыскных мероприятий – и эти доказательства не будут приняты судом. Конечно, это накладывает свой отпечаток и, прежде всего, ужесточает стандарты профессиональной компетентности сотрудников. При том, что сама по себе работа в подразделениях КМ крайне сложна. Далеко не каждый способен физически и морально выдерживать такие нагрузки, напряженный ритм, постоянные стрессовые ситуации. Дежурства в группах, ночные выезды, отработки, тревоги… Говорить про какой-то нормированный рабочий день и, соответственно, личное время, тут не приходится.    
– В этой связи вопрос: как  обстоят дела с кадрами?Много ли желающих сегодня быть оперативниками?
– Кадровый некомплект есть, но он характерен сегодня для любой государственной службы. Про какой-то критический дефицит я бы не стал говорить. Не скрою: люди порой опасаются оперативной работы. Потому что она творческая и сложная, требует полной отдачи и налагает высочайшую ответственность. Ведь за раскрытие каждого преступления, особенно тяжкого, большой спрос. При этом все доказательства должны быть собраны и представлены в строгом соответствии с буквой Закона.   

 
 
 
 
 
 
 
– А это вообще возможно?Приходилось слышать, что «опер ходит по лезвию ножа», то есть рискует сам оказаться под следствием. Ведь с одной стороны он зажат рамками Закона «Об оперативно-розыскной деятельности», с другой – от него требуют раскрытия, каких-то показателей. Реально ли совмещать то, что «написано пером», с практикой и при этом достигать весомых результатов?
– Вполне реально. То, что говорят про «лезвие ножа», сильно преувеличено. Я всегда напоминаю каждому сотруднику, особенно молодым, что законом об ОРД предусмотрено 15 оперативно-розыскных мероприятий. Их просто нужно грамотно применять и не бояться закона, а, наоборот, в полном объеме использовать его возможности. Тогда и раскрытия будут, и в тюрьму сядет лишь тот, кому положено там сидеть.
– Еще одно извечное сетование касается объемов бумажной работы, которая, по словам оперативников, отнимает едва ли не больше времени, чем само раскрытие преступлений. Причем это не первый год, а чуть ли не с советских времен. Нельзя ли как-то изменить ситуацию?
– Может, я уже сейчас руководитель-бюрократ, но скажу, что с того момента, когда начинал простым оперуполномоченным, документов стало в разы меньше. К тому же сегодня все компьютеризировано, не нужно, как раньше, писать под копирку. Что же касается количества документации, это как раз то, о чем мы говорили: то, что связанно с законностью, требованиями судов, надзорных органов и так далее. Мало просто раскрыть преступление, необходимо еще грамотно зафиксировать каждый шаг и действие. А для этого нужны понятые, свидетели, и все должно быть соответствующим образом оформлено. И так было всегда.
– Зависит ли зарплата сыщиков от количества раскрытых преступлений?
– Это, пожалуй, один из самых распространенных стереотипов. Иногда даже от бандитов приходится слышать: вот, мол, закроете меня – звезду на погоны получите, или орден. Конечно, сотрудников поощряют за раскрытые преступления в соответствии с системой премирования. Но какой-то стабильной, твердой взаимосвязи нет. Это ведь не работа на заводе, где пришел в цех, отстоял смену у станка, сделал план, получил премию. К тому же, скажу без пафоса, когда удается лично раскрыть преступление, испытываешь огромное чувство морального удовлетворения. И это нельзя измерить в каком-то денежном эквиваленте. Уверен, каждый опер со мной согласится.     
– Есть ли в криминальной милиции представительницы слабого пола?
– На сегодня все больше и больше. Причем в первую очередь в подразделениях, которые занимаются розыском пропавших без вести, преступников, должников и так далее. В основном женщины занимаются кабинетной работой, той, где нужно больше усидчивости, кропотливости.
– То есть в засады их не погоните?
– Ну, почему же?Если будет необходимость, то погоним.(Смеется). Как можно, например, выявлять преступления в сфере нравов без участия сотрудников-женщин?Конечно, им тоже приходится работать «на земле», участвовать в оперативно-розыскных мероприятиях. Это единичные случаи, но бывает…
– Если верить телевидению, в России оперативники иногда обращаются за помощью к экстрасенсам. Верите ли Вы в реальность этих историй и не приходилось ли сталкиваться с чем-то подобным?
– Лично я настроен скептически и, честно говоря, не знаю сотрудников, которым помогли бы раскрыть преступление ясновидящие. А если из практики, то когда-то занимались поиском человека, пропавшего без вести. Его родственники обратились к «бабкам», и те рассказали, что он находится в каком-то темном, сыром месте. В конечном счете, через некоторое время мы нашли его труп в колодце. Человек просто упал туда, не смог выбраться и замерз. То есть, фактически, все подтвердилось. Увы, конкретной информации, которая помогла бы вовремя его спасти, никто не дал. И вообще, все эти «видения», как правило, носят общий характер, не более того. Поэтому всерьез верить в такое я бы не стал. Лучше все-таки рассчитывать на свои силы и головы.

 
 
 
 
 
 
 
– Доводилось ли Вам общаться с уголовными авторитетами?
– Я служил в УБОПе как раз в тот период, когда шла ликвидация крупных группировок, сформировавшихся еще в 90-ые. Поэтому приходилось общаться практически со всеми: и с «пожарниками», и с «морозовцами», и с «кабанами». Честно говоря, не хочется делать кому-то из них рекламу и переходить на личности…   
– И все-таки, в общих чертах, какое впечатление они произвели?
– Сказать, что они вели себя по отношению ко мне как к должностному лицу как-то нагло или вызывающе, я не могу. На конфликт не шли, пальцы, как говорят в их кругах, не загибали. Это были люди, обнаглевшие от безнаказанности, уверовавшие в свою неприкасаемость и считавшие себя эдакими вершителями судеб. При этом, за некоторых из них, тех, что помоложе, в милицию мамы ходили просить. Приходилось объяснять, что теперь их дети будут отвечать за содеянное перед законом, а не в кабинете директора школы…Если говорить конкретно о лидерах преступной среды, то порою получить от них информацию было проще, чем от рядовых исполнителей. Когда им было выгодно, чтобы «отмазаться» самим, они, не колеблясь, довольно откровенно рассказывали про то, кто и что из их подчиненных совершал. Мелкие сошки для них никто. А все эти «воровские понятия» – просто байки для создания ореола блатной романтики, которой они завлекают в свои ряды.     
– А какова сейчас ситуация с оргпреступностью?Принято считать, что после ликвидации «морозовцев» и «пожарников» она попросту исчезла. Но недавно в СМИ прозвучали имена авторитетов, известных в криминальном мире под прозвищами Тимоха Гомельский и Медвежонок. Причем последний упоминался в связи с присвоением статуса «вора в законе». Это как-то может повлиять на обстановку?
– Что касается новоиспеченных белорусских «воров в законе», создается впечатление, будто сегодня их искусственно навязывают для вполне конкретных целей. Причем «роль личности» тут минимальна. Вот кто такой этот Медвежонок?  Не буду ручаться, что он не был известен, например, сотрудникам соответствующих подразделений МВД, ГУБОП или других спецслужб. Но в Гомельской области на протяжении последних 10 лет его никто не видел. И он, к счастью, никак себя не проявил, освободившись всего за год до того, как его короновали. Не в упрек вашему изданию будет сказано, но во многом дутому авторитету подобных фигур способствует как раз таки внимание СМИ. Ведь изначально все эти персоны известны в очень узких кругах. Вот и вы, например, узнали о существовании этих людей лишь из публикаций в прессе, не так ли?А вообще, тему оргпреступности следует рассматривать гораздо шире, чем в связи с какими-то конкретными именами, прозвищами и титулами. Все это на самом деле – мишура. Более серьезную опасность несет не столько эта показушная, уголовная составляющая, сколько экономическая. Проще говоря, за всем этим стоят деньги и теневой бизнес. Кто-то ведь должен защищать интересы, контролировать финансовые потоки и так далее. Все на этом завязано. Где есть нелегальный бизнес, там обязательно появляется кто-то из категории таких вот «авторитетов». Тогда же начинаются и какие-то отчисления, поборы, «общаки». Чаще всего  – под соусом неких идей и «благородных» целей, вроде помощи заключенным. Но я далек от мысли, что Тимохе Гомельскому есть дело до того, что кто-то сидит в колонии в Мозыре и ему надо помочь. Сейчас идут инвестиционные процессы, приобретение какой-то собственности, недвижимости, вложения капиталов. Вопрос: кто будет стоять за этим?Поэтому в плане борьбы с оргпреступностью мы должны контролировать эту ситуацию и не допустить проникновения и закрепления позиций криминалитета в Республике Беларусь.
– Вопрос в завершение «бандитской» тематики… В памяти многих гомельчан еще свежи воспоминанья о криминальном беспределе 90-ых. Эти времена не вернутся?
– Вот для чего, как я уже говорил, такие подразделения, как УБОП, должны быть, даже когда все тихо. И они продолжают работать, хотя, по большому счету, сегодня мы дуем на холодную воду.  А вообще, дважды на одни грабли не наступают. Те времена, когда кто-то из вполне законопослушных граждан гордился тем, что «знает Пожарника», безвозвратно ушли. Сегодняшний порядок мы сохраним, в этом я даже не сомневаюсь.

 
 
 
 
 
 
 
– Как складывается обстановка на другом невидимом фронте – борьбы с коррупцией?
– Конечно, в прошлом году Гомель «прославился» скандальным делом УКСа горисполкома, и об этом нельзя умалчивать. Очевидно, где-то мы недоработали и нам еще есть над чем трудиться, чтобы впредь выявлять такие факты в зародыше. В целом же, на фоне других регионов республики мы выглядим достаточно неплохо.
– Какие тенденции наблюдаются сейчас в этой сфере?Что-то изменилось в составляющих самой коррупции по сравнению, скажем, с 10-летней давностью?
– Практически все перемены связаны с новыми формами экономических и финансово-хозяйственных отношений, развитием коммерческих структур. Взять те же пресловутые «откаты». Откуда они появились?В отношениях между государственными предприятиями и организациями для них просто не было почвы. Теперь же, когда заключается множество сделок по договорам подряда, поставкам и закупкам, у отдельных должностных лиц, наделенных полномочиями, возникает соблазн поиметь с этого личную выгоду. Яркий прошлогодний пример – осуждение специалиста управления по сбыту продукции БМЗ. Там в наглую говорилось: «2% от суммы сделки – мои». То есть, хотите заключить контракт на 2 миллиарда – дайте взятку в 40 миллионов. И это только по одному договору. А сколько их через его руки проходило?Можно догадываться… Есть наработки по этой теме и в нынешнем году. Имеются выявления фактов взяток и в Речицком районе, и в Гомеле. Но пока дела расследуются, вдаваться в детали не стану. Еще один из приоритетов по линии ЭП – контроль за расходованием государственных средств. Чтобы бюджетные деньги тратились исключительно по целевому назначению. Особенно сейчас, когда большие суммы выделяются на модернизацию предприятий.
– Сергей Матвеевич, какая еще тема волнует Вас как начальника криминальной милиции?
– Хотелось бы больше внимания, в том числе со стороны СМИ, к проблеме наркомании. Ведь количество наркозависимых растет, а отсюда и рост таких видов преступлений, как производство и сбыт наркотических и психотропных веществ. Если раньше изъятие 100 граммов амфетамина было чем-то чрезвычайным, сегодня – это вполне привычное явление. Да и в целом идет цепная реакция: человеку, который в состоянии ломки думает лишь о том, как найти денег на очередную дозу зелья, не нужны иные мотивы для совершения преступления. В том числе особо тяжкого. Люди выращивают, производят, продают наркотик, а все потому, что есть потребитель. Взять ту же марихуану – отчасти это дань моде, которую активно культивируют те, кому выгодно поддерживать спрос. Начинается с безобидного предложения «разок курнуть», а дальше – молодежь втягивается. Наверное, где-то мы отстаем в плане профилактики, которой больше всего не хватает новизны, креативности. Ведь достучаться до сознания подростка через «классическую беседу» крайне сложно. И, конечно же, заниматься противодействием наркомании должна не только милиция, но и, прежде всего, семья, школа, другие государственные органы и общественные формирования. Что и говорить, это проблема не одного поколения и сама тема – глобальная. Полагаю, мы еще вернемся к ее обсуждению на страницах вашего издания.    
– Безусловно. Что пожелаете коллегам в преддверии Дня белорусской милиции? 
– Традиционно – в первую очередь – крепкого здоровья, высокого профессионализма и удачи. Говорят, это спорный момент – удача, но по собственному опыту знаю, что она имеет большое значение, дополняя тот результат, которого опер добивается своим упорным, кропотливым трудом.
– Спасибо за интервью!
Беседовал
Руслан ПРОЛЕСКОВСКИЙ
Фото Ивана КУЗМЕНКОВА