Как в Гомеле проходила революция 1917 года
В советское время о штурме Зимнего дворца или уличных боях в Москве 1917 года снимались эпические киноленты и печатались многотомные книги. А вот об Октябрьской революции в Гомеле издатели научно-популярной литературы предпочитали ограничиваться несколькими сухими абзацами...
«ИДЭ ЯКЭСЬ ЛIХО, ЩО ЗВЕТЬСЯ РЭВОЛЮЦIЯ…»
На самом деле осень 1917 года в нашем городе выдалась не менее бурной и жаркой, чем в российских столицах. «Аврора» на рейде у берегов Сожа, конечно, не стояла, а вот свой «Зимний» был. Но об этом – в порядке последовательности исторических событий.
Для начала же рискнем предположить, что скупость сообщений об этом связана с тем, что главную роль в вооруженном восстании в Гомеле сыграл Лазарь Каганович. «Железный» сталинский нарком, во времена борьбы с «культом личности» снятый со всех постов и отправленный в ссылку в Свердловскую область…
Родился маленький Лазарь в деревне Кабаны Киевской губернии, на самой границе Речицкого уезда. Да и сама его семья переселилась на Киевщину из местечка Горваль того же Речицкого уезда, так что он вполне может считаться нашим земляком. Еврейское население того времени, стесненное «чертой оседлости», задыхалось от нищеты и средневековых религиозных предрассудков. Жизнь новорожденного Лазаря началась в «степке» – фактически в сарае для хранения овощей, служившем семье молодого заводского рабочего домом. Потом произошел несчастный случай на производстве – на него опрокинулся горячий котел. Моисей Каганович выжил, но стал инвалидом – раскаленная смола обожгла легкие. Уволенный без выходного пособия отец угасал с каждым годом. Поэтому тяжелый труд Лазарь познал уже подростком – таскал кирпичи на «цигельне», получая одну копейку за 200 кирпичей(так набирался опыта будущий нарком стройматериалов СССР!), сплавлял лес по речке Уша в Припять.
Соседи-полешуки уважали бедную, но честную и гостеприимную семью Кагановичей. Поэтому когда полиция явилась арестовывать старшего сына Михаила, уже успевшего заделаться социал-демократом, его не выдали и по-соседски помогли скрыться. Даже деревенский богатей Максим Марочка, любивший прибрать «в кулак» односельчан, прагматично рассуждал: «Идэ якэсь лiхо, що зветься рэволюцiя. Що будэ – нэ знаэмо, а все ж такэ хлопцi Мошки якiсь самократы(социал-демократы – авт.). Може ще якусь силу будуть мати – ось чому менi трэба сьогоднi не даватi Мошку и Мовшат на мордування…»
ЛАЗАРЬ – КРЕПКАЯ РУКА
А вскоре, в 1911 году, «самократом» становится и сам Лазарь Каганович, уехавший в Киев на заработки. Работа на хозяина по 12 часов в день за гроши, жизнь в ночлежке. Но вскоре владелец лесопильного завода сионист Лазарь Бродский без сожаления выбрасывает на улицу молодого «большевичка». Товарищи по заводу горько шутят: «Вот те и раз – Лазарь уволил Лазаря…»
Как-то Каганович с товарищем, нагруженные листовками для рабочих, заметили за собой филерский «хвост». На безлюдном Андреевском спуске они резко развернулись и пошли на шпиона. Тот стал материться, выхватил «финку». Но незадолго до этого Вася-металлист вручил молодому революционеру стальной кастет со словами:
– У тебя, Лазарь, рука крепкая, он тебе подойдет…
В общем, подробностей мы не знаем, но от слежки в тот раз рабочие ушли благополучно. А в октябре 1916-го Лазарь умчался от шпиков на Бессарабском рынке на угнанном фургоне. Впрочем, рано или поздно, но греметь бы подпольщику кандалами по сибирскому этапу… Однако в феврале 1917 монархическая форма правления в России рухнула.
«ХОТЬ ЖИД, ДА НАШ…»
Но продолжалась ненавистная народу вой-на. Разжиревшие на военных поставках олигархи продолжали заколачивать сверхприбыли, а министры Временного правительства никак не могли справиться с разрывавшими Россию проблемами. В это время Лазарю доводилось часто выступать на митингах, предлагать большевистскую альтернативу надвигающемуся хаосу – мир всем народам, власть народа, его твердый контроль над экономикой и снабжением. Как-то раз, поднимаясь на трибуну, Лазарь услышал, как за спиной кто-то вполголоса обронил:
– Кажуть, шо выступать будэ жид.
– Дурень ты!– категорично осек недовольного слушателя другой рабочий. – Хоть жид, да наш…
Каганович увидел в этом не национальную рознь, а проявление «стихийно растущего пролетарского интернационализма».
Лазарь Каганович становится членом Всероссийского бюро военных организаций большевиков и, по его словам, лично направляется Яковом Свердловым в район Гомеля-Могилева. Партийное задание – провести соответствующую работу в этом регионе. Стратегически важном, поскольку именно здесь размещалась контрреволюционная Ставка Верховного командующего.
В Гомель Лазарь Каганович прибывает с маршевой ротой из Саратова, но везут его, как «особо опасного», в арестантском вагоне. И вот «столыпин» подкатывает к станции. Все пути забиты эшелонами, солдаты, воюя без продовольствия и топлива, проклинают свое командование и войну, беспрестанно митингуют. Именно эти солдатики освободили его из камеры на колесах и попросили выступить. Однако тут на станцию ворвался карательный отряд. Далее, как пишет Лазарь Моисеевич в своих воспоминаниях, «развернулась боевая драка врукопашную, с саблями и со стрельбой». Большевистски настроенные фронтовики, в отличие от прибывшего на их усмирение тылового комендантского взвода, были не лыком шиты и, видимо, здорово навешали противнику. Арестованного они отбили и передали гомельским большевикам, которые через председателя Гомельского Совета меньшевика Петра Богданова «решили вопрос» с легализацией пребывания Кагановича в городе.
КАКИЕ БУДУТ ВАШИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА?
Отныне на хлеб насущный Лазарь Моисеевич зарабатывает трудом сапожника в одной из гомельских мастерских, одновременно становясь председателем военной комиссии Полесского комитета РСДРП. Его ближайшие соратники – Иван Ланге, большевики Лобанков и Якубов. В условиях жесткого экономического и политического кризиса буржуазная демократия терпит крах. У страны есть два выхода – или диктатура генералов, мечтающих о продолжении войны, или народа, с программой мира и социалистического возрождения растерзанной страны.
Правда, агитаторов за эту самую Советскую власть трудящихся, будь это большевики или левые эсеры, нередко просто избивают на митингах и арестовывают. Но Кагановичу со товарищи приходилось вести борьбу на несколько фронтов – не только со сторонниками военной «генеральской хунты» а-ля Корнилов, но и с бывшими коллегами – меньшевиками и бундовцами. Именно они контролировали тогда Гомельский Совет. И сионисты, и бундовцы пугали еврейского рабочего и обывателя тем, что большевики, мол, вообще против еврейского языка и евреев. Вот тогда на трибуну и взбирался Лазарь Моисеич и своим мягким говорком сообщал:
– Тут господа бундисты говорят, что мы, партия большевиков, можем вызвать погромы?Так мы авторитетно заявляем – такой погром уже произошел, но только в голове господина Либера. Даже моя бабушка имела больше смелости говорить за революцию на еврейской улице, чем этот шлемазе…
Ну, а теперь о «Зимнем дворце» в Гомеле. Собственно говоря, их в нашем городе было два. Первый – дворец Паскевичей в парке, где заседал бундовско-меньшевистский Совдеп. Другим опорным пунктом власти Временного правительства являлась самая фешенебельная в Гомеле гостиница «Савой» братьев Шановичей. Дворец был «взят» мирно, еще накануне. Военно-революционному центру удалось просто заменить верный «временщикам» караул из солдат Воздухоплавательного парка на команду революционных солдат того же парка. Постепенно рабочие дружины и отряды Красной гвардии замкнули кольцо окружения вокруг Совета. 28 октября началось его бурное открытое заседание. После того, как резолюции меньшевиков и правых эсеров не прошли, они решили бросить в зал «бомбу». Информационную.
– Казаки Краснова уже взяли Петроград, ваш Ленин бежал, а члены большевистского правительства арестованы – и завтра будут висеть на фонарных столбах, – заявил с трибуны один из «умеренных» социалистов.
По рядам большевистско-левоэсеровской фракции прошел легкий ропот, кто-то стал пробираться к выходу, кто-то покрепче сжал в кармане рукоятку нагана…
С места поднялся Лазарь Каганович:
– Это наглая ложь. Где доказательства?Я авторитетно заявляю – власть в Петрограде находится в руках Советов, Краснов разбит и бежит.
На самом деле Лазарь Моисеевич откровенно блефовал – связи с восставшим Питером не было никакой, ее заблокировала могилевская Ставка. Что происходило в столице, не знал никто, но, как говорили в то время, «классовое чутье не подвело». Взятый, что называется, на арапа «Зимний дворец» в гомельском парке пал без единого выстрела…
«МЫ МНОГОМУ НАУЧИЛИСЬ В ГОМЕЛЕ…»
А вот за «Савой» и телеграфную станцию в Гомеле развернулись настоящие бои. В ночь с 29 на 30 октября боевые рабочие дружины и отряды Красной гвардии пошли на штурм телеграфа и гостиницы, где засели офицеры. События, правда, в обратном порядке, напоминали те, что развернулись здесь спустя полтора года во время стрекопытовского мятежа. Офицеры были выбиты из «Савоя» ночным штурмом красногвардейцев и отошли к своим эшелонам на железной дороге. Еще накануне этого они рвались к Москве, где теперь шли упорные уличные бои, но не были пропущены гомельскими железнодорожниками. После чего офицеры стали грозиться разгромить Гомель. Тогда агитировать казаков поехал сам Каганович. Уставшие от войны и всяческих передряг станичники хмуро слушали и пламенных революционеров, и таких же контрреволюционеров. Больше всего им хотелось домой, «к жинкам и детям». Но вот темпераментная речь Лазаря уже, казалось бы, начала доходить до вооруженной до зубов аудитории. Тогда один из офицеров вскинул револьвер. Но руку с наганом отвел пожилой казак, с тихой угрозой в голосе молвив:
– Негоже так, ваше высокобродь…
Угроза погрома была отведена от Гомеля и от восставших рабочих районов Москвы. Только утром 30 октября в город пришла первая телеграмма о победе Октябрьской революции в Петрограде.
В конце декабря Каганович уезжал из Гомеля в Петроград. Накануне отъезда спохватились – у него, депутата Учредительного собрания, да еще и сапожника, просто нет обуви.(Вот уж точно сапожник без сапог). В мастерской будущий нарком наспех справил сапоги себе и ботинки жене. По случаю отъезда товарищи организовали прощальный вечер. Впрочем, сам виновник спиртного не употреблял и свою порцию отдал товарищам.
«Не забывайте нас», – сказали они на прощание. И он действительно не забывал, а впоследствии написал в мемуарах: «За полугодие работы в Гомеле, которое было равно нескольким годам, мы душевно так сроднились с товарищами, что трудно было уезжать. Мы многому научились в Гомеле…»
«ОТЕЦ» БИИЖТа
Крайне противоречивая личность, жесткий до грубости руководитель, подозрительный и вспыльчивый, верный соратник Сталина, в немалой степени несущий ответственность за незаконные репрессии, Лазарь Каганович все же немало сделал для развития Гомеля в последующие годы. Именно от Гомеля он избирался в Верховный совет СССР. В Гомеле была улица Кагановича, а его имя долгое время носил завод «Гомсельмаш». Говорят, именно его усилиям как наркома железных дорог СССР мы обязаны появлению в Гомеле второго вуза – Белорусского института инженеров железнодорожного транспорта.(Ныне – БелГУТ).
Впрочем, самое главное – с «железными наркомами» и «гениальными» генсеками или без них, – но после Октябрьской революции 1917 года наша страна стала на рельсы прогрессивного развития, превратилась в одну из величайших держав мира. В государство, выдающееся не только своей экономической, политической и военной мощью, но и достигшее самого высокого уровня социальной справедливости.
Юрий Глушаков